Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл

столетий! Ах! Без него вы, смертные, затухнете ровно за три года по своей малодушной привычке. Так, Баббаланья! Ты можешь никогда не умирать. Иуми! Мой милый поэт, ты можешь жить и петь мне в Раю. Ха, ха! Здорово было бы, если б мы плавали в этом великолепном напитке вместо этого ядовитого рассола. Послушайте! Если бы я теперь был создателем Марди, то у меня каждый континент был бы огромным бедром оленины, а каждый океан – винным чаном! Я снабдил бы каждую пещеру погребком со старым спиртным и создал бы три дополнительных солнца, чтобы виноград вызревал круглый год. Давайте выпьем за это! Полные бокалы! Да, возможно, следующий Марди будет создан одной целой виноградиной, источающей сок!

– Посмотрите, посмотрите, мой господин, – кричал Иуми, – мимо какого великолепного берега мы проплываем!

При качке в высокий золотой полдень, стоя с золотыми сияющими кубками, мы пристально вгляделись вдаль.

– Это, должно быть, юг Колумбо, – сказал Мохи.

Это была длинная, протянувшаяся в тумане земля с сыпучими террасами, прореженными здесь и там мчащимися потоками, которые обрабатывали золотую элювиальную пыль, и казалось, будто она искрится алмазами. Гелиотропы, подсолнечники, ноготки переливались или играли в фиолетовых лугах и, подобно вассалу, в направлении Солнца склоняли свои головы. В скалы уходили гроты, сверкающие разноцветными кристаллами. Это была земля монетных дворов и шахт; её восток был рубином, запад – топазом. Внутри страны леса протянулись океаном безграничной листвы, зелёными волнами прорываясь через линии виноградных лоз, как хрупкие цепи Ксеркса, безуспешно пытавшегося окружить Геллеспонт. Следовал поток лесных звуков: попугаев, паракитов, аро, смешанных с завыванием ягуаров, шипением анаконд, болтовнёй обезьян и криком цапель.

Из этих глубин вырывался поток.

Земля, согретая в круглой жаркой груди, лежала, пламенея от солнечного огня.

– Нет никакой нужды высаживаться здесь, – крикнул Иуми, – следов Йиллы здесь нет.

– Тепло порождает жизнь, лень и гнев, – сказал Баббаланья. – Здесь живут племена-бастарды и нации полукровок, кричащие и убивающие ради того, чтобы показать своё свободолюбие. Прибавьте, мой господин.

– Полагаю, Баббаланья, что ты вкусил таинственного пергамента, зачитанного в Вивенце. Ха? Да, философ, это люди, которые разрушили замки, чтобы освободить дорогу для лачуг; они – те, кто боролся за свободу, но предпочли её деспотизму для собственного управления. Они, Баббаланья, та нация, для которой тиран – благословение.

Так сказал он, осушив свою чашу.

– Мой господин, это последнее чувство определяет авторство свитка. Но, примите моё почтение, тираны редко могут оказаться благословенными, поскольку зло редко заканчивается пользой. Всё же эти люди скоро будут иметь тиранов над собой, если они так долго прокладывают путь к войне. Из многих копий одно должно оказаться скипетром; из многих шлемов один – короной. Суть не в одеянии. Прибавьте, мой господин.

– Дураки, дураки! – выкрикнул Медиа. – Эти племена ненавидят нас, королей; всё же знайте, что Мир – это не война против всех королей. Нас редко убивают копья, которые являются нашими посланцами. Это вино крепкое!

– Ха, самое время! Его чашами передаётся королевское ремесло от короля к королю. Да, да, мой господин, ваше королевское спокойствие потерпит, пока мужчины будут сражаться. Сломайте копья и освободите страны. Короли пожинают урожаи, созревшие на полях битвы. И часто вы, короли, действительно срываете цветок алоэ, чьё медленное цветение человечество наблюдает раз в сто лет. Скажите, что это так, мой господин.

– Всё это я знаю, и поэтому согласился передохнуть. Дети моих детей будут королями, хотя, возможно, будут иначе называться. Марди привередлив к названиям: мы к ним относимся шутя. Быки порвали бы свои хомуты, если бы имели руки. Целые стада поднимаются и бросаются вперёд, но вскоре опять склонятся: старый, старый путь!

– Всё же в Порфиро из рук помазанников были вырваны мощные скипетры. Человечество кажется сильным.

– Позвольте ему быть сильным. Они ненавидят нас – хорошо; у них всегда такая ненависть; и всё же мы правим, сын после родителя. Иногда они убивают нас, Баббаланья, сливают нашу сущность, как я – это вино; но они не проливают крови, не прорезав кожи. Так повелось со старины, что нельзя тронуть монарха, не ударив по Оро. Это правда. Самая бледная месть – королевский призрак, и цареубийцы не отчие рабы. Были сломаны троны, но не скипетры. Мохи, что в прошлом? Разве оно никогда этого не доказывало?

– Прошу прощения, мой господин, времена кажутся изменившимися. Есть мнение, что полубоги больше не правят по божьим законам. В земле Вивенцы клянутся, что в Марди теперь правят последние короли.

– И настал последний день правления, старик? Мохи, твоя борода седая; но ты, Иуми, послушай. Когда ты будешь умирать, тогда погляди вокруг и отметь все сильные видимые изменения. Старые королевства могут быть в упадке, но вырастают новые династии. Хотя революции разрастаются до высоких весенних паводков, монархам всё же трудно будет утонуть; монархи пережили наводнение!

– Все наши мечты тогда тщетны? – вздохнул Иуми. – И это никакой не дневной рассвет, что исполосовал тёмно-красный Восток! Ничего, кроме ложных и мерцающих огней, которые иногда дразнят Аврору на севере! Ах, человек, брат мой! Напрасно ты истекал кровью ради всех мучеников; напрасно мы, поэты, пели и пророки предсказывали? Нет, нет; большой Марди, закрытый шлемом и одетый в броню, бьёт по щиту притеснителя и вызывает его на битву! Оро защитит право, и королевские гребни должны скатиться.

– Так, Иуми, испокон веков пели вы, смертные поэты; но мир не может быть смещён с орбиты, по которой изначально катился. На карте, где начертаны сферы, Марди отмечен как «мир королей». Столетия шли за столетиями – и всё это незрелость? Теперь, когда скалы становятся седыми, действительно ли первый волос свидетельствует о наличии бороды? Или ваше золотое время, ваш экваториальный год так близок, что ваш народ быстро приходит к совершенству и каждая рука хватается за скипетр, который больше не сможет быть королевским?

– Но свободная Вивенца! Не она ли та звезда, которая должна вести за собой созвездия, которые пока не взошли? Нет королей в Вивенце, и всё же злость её рабов в этой земле кажется более полезной, чем в другом месте. Наши надежды – не дикие мечты: Вивенца приветствует наши сердца. Она – радуга над островами!

– Да, правда в том, что в Вивенце они процветают. Но отсюда не следует, что все люди могут быть такими, как они. У всех ли людей одинаковое сердце и мозг, одинаковые кости и сухожилия? Все ли страны перепрыгнули через пояса Доминоры? Или Вивенца всё же доказала своё кредо? Иуми! Годы, которые проверяют человека, не проверяют страну. Но прошли две династии королей, пока Вивенца была под монархом. Её критический период не прошёл; это ещё даже не национальная зрелость; хотя, пребывая в детстве, она ждёт свою юность и жаждет империи, как любой царь. Иуми! Пока не суди. Ещё будет время говорить. Много книг и много длинных, длинных глав нужны истории Вивенцы; и разве историческая отметка не бывает полна крови?

– Здесь и остановитесь, мой господин, – сказал Баббаланья, – ничего не предсказывайте. Судьба смеётся над пророками; из всех птиц ворон – главный лгун!

Глава LXI

Они обходят бурный мыс всех мысов

Длинными долгими лигами томительными днями шли мы вдоль этого побережья, пока не оказались в местах, где пришлось утеплить наши мантии.

Небо стало пасмурным. Каждую ночь чёрные штормовые облака неслись над зимним морем, и, как караваны в Сахаре, оставляющие свои песчаные следы, – так же тяжело и быстро наклоняли нас порывы ветра сзади. Над всеми этими сетями и туманами возвышались десять тысяч вспененных горбов дромадера.

С глубокой одышкой, как стонущие беглецы, три каноэ мчались дальше.

И затем воздух превратился